«Для каждого: реальность в нем самом. И все-таки все «я» сшиты в «мы»; из индивидуумов — хотя на живую нитку — а получается общество, некое одно, сделанное из одиночеств.
И самый удивительный парадокс — это город, соединяющий отъединяющихся. Ведь потребность быть одному почти совпадает с самосохранением: сохранить себя можно лишь в себе. И если люди срастаются в социос, то лишь затем, чтобы ценою упорного труда купить друг у друга возможность быть друг без друга; они копят ценою творчеств, работы, воровства — монету к монете, чтобы приобрести себе стены; там, вне людских скоплений, одиночества их не обеспечены, не ограничены стенами, подударны, здесь они организованы, тщательно запрятаны за шторы и стены, защелкнуты на ключ, культурно ограждены.
Но человеку мало быть без человека; надо — чтобы и без бога; догмат вездесущности нарушает право одиночеств; незакрывающийся глаз, вперенный в жизнь, подглядывающий сквозь свой мистический треугольник, как сквозь тюремный глазок, должен быть изъят. Отсюда специфический городской атеизм существ, которым после целого дня кружения среди спрашивающих и смотрящих, остервенелой борьбы за выключение из «мы» и «я» нужны хотя бы краткие минуты полной изоляции, вне видений и досяганий всяческого вне. Так шелковичный червь, когда придет ему время, беспокойно ползает, ища бездвижья, беззвучья, где можно завернуться в кокон. Город и состоит из беспокойных ползов и системы глухих разобщенных коконов, только
этим определен его смысл.
И конечно, город наиболее город не в полдень, а в полночь, не тогда, когда он из гулов и ляз-гов, а тогда, когда он из тишины и снов: объясняет город до конца лишь обезлюдевшая пустая улица с мертвыми потухшими окнами и рядами дверей, сомкнувших створы. Да, мы умеем лишь жить — спина к спине: все, от крохотных ползунов на городском бульваре, которые лепят из песка и глины свои отъединенные города, и до мертвецов пригородного кладбища, лежащих, отгородившись решетками, друг от друга, — все подтверждает, закрепляет эту мысль."
Это отрывок из рассказа «Швы» Сигизмунда Доминиковича Кржижановского.
И если Набокова, Довлатова, Булгакова, Хармса читали многие, то его я возможно для кого-то открою. Он не боролся с властью своими книгами, он не учит и не советует, но его не читали и не печатали. Советовали писать проще и о простом. Его не принимали и не восприниали.
Его книги это тихое и проницательное размышление одинокого человека.
Есть в его образах что-то такое свежее, и очень «городское»(«Anything Else» Woody Allen").
Как например здесь:
«– Пузыри над утопленником.
- Как? Треугольный ноготь быстрым глиссандо скользнул по вспучившимся корешкам, глядевшим на нас с книжной полки.
- Говорю: пузыри над утопленником. Ведь стоит только головой в омут, и тотчас – дыхание пузырями кверху: вспучится и лопнет. Говоривший еще раз оглядел ряды молчаливых книг, стеснившихся вдоль стен.
- Вы скажете — и пузырь умеет изловить в себя солнце, сини неба, зеленое качание прибрежья. Пусть так. Но тому, кто уже ртом в дно: нужно ли это ему? ……… Да, запомните, друг: если на библиотечной полке одной книгой стало больше — это оттого, что в жизни одним человеком стало меньше. И если уж выбирать меж полкой и миром, то я предпочитаю мир. Пузырями к дню — собой к дну?» Клуб Убийц Букв.
Здесь можно найти его книги в электронном варианте:
Надеюсь, что это было интересно.
Комментарии
Подписаться