Если борцы, трудоголики и верующие исповедуют какие-то идеи или, по крайней мере, производят впечатление такого рода проповедников, то циники – явление обратного порядка. Циник не знает ценностей, он отрекается от них и дискредитирует их. Однако подобный взгляд на циников страдает непозволительным упрощенчеством, которое свойственно всякой обороне, а от циников действительно хочется обороняться, уж больно они холодны. Что же стоит за этой холодностью? Почему ценности, которые другим кажутся непререкаемыми, циниками разрушаются? Действительно ли за цинизмом кроется желание все уничтожить? На самом деле циники отнюдь не уничтожители, они – отъявленные созидатели.
С момента рождения и до определенного времени, до трёх лет,как правило,ребенок не понимает, что он есть некая самостоятельная субстанция.
Возможно, вам приходилось быть свидетелем странной тяги маленьких детей называть себя в третьем лице. «Маша пошла в туалет», – говорит Маша и улыбается. То, что слово «Маша» с ней как-то связано, Маша понимает, однако то, что она – «Маша», ей пока непонятно. В три года это осознание произойдет, и тогда Маша превратится из ангелочка с вьющимися кудрями в бестию, летящую на крыльях ночи. Характер ребенка испортится, она начнет капризничать и привередничать – надо и не надо, она будет всему противиться и выглядеть (в свои-то годы!) как заклятая скандалистка. Иногда это очень пугает родителей, хотя пугаться здесь нечего – ребенок переживает один из первых «кризисных периодов» своего развития.
Почему ребенок, едва осознав собственную индивидуальность и противопоставленность миру, начинает воевать с кем ни попадя? Ответ прост: чтобы чувствовать собственную индивидуальность, мы должны не отождествляться с кем-то, а противопоставлять себя ему. Только сказав «Нет!», мы ощущаем собственное «Я», а соглашательство, напротив, лишает нас этого самоощущения.
Эта борьба, это «Нет!» нам в наши три года были необходимы, поскольку в противном случае собственную индивидуальность мы бы никогда не ощутили.
Вот почему циники, отрицающие всеобщие ценности, попирающие устои и общие принципы, на самом деле не столько борются с «общественной моралью» или «устоявшимися мнениями», сколько пытаются ощутить самих себя, почувствовать себя как факт действительности, выделить себя из общей массы, доказать, и в первую очередь самим себе, свою же собственную индивидуальность, особенность.
Циник не разрушитель, он созидатель, он пытается созидать самого себя через отрицание всего, чему он себя противопоставляет.
Циники кажутся похожими на трудоголиков, верующих и борцов, на самом же деле если для последних персонажей вся их деятельность – это способ занять собственные силы, оттеснить на второй план жизненные проблемы, отрешиться таким образом от подлинной реальности, окунувшись в мир виртуальной игры, то циники, напротив, представляют собой самых отъявленных реалистов. Это народ, не бегущий с родной земли, но требующий ему ее вернуть, требующий и готовый сражаться за это.
Поступки человека превращаются в театральное действо. Он обзаводится массой сценических, театральных поз, декораций, костюмов и проч. Почему это происходит? Потому что с самого начала тактика, избранная циниками, была неверной, и до невроза и здесь, что называется, рукой подать.
Как быть человеку, ощущающему себя носителем оригинального взгляда, когда общество традиционно тяготеет к тенденциозности? Если он ощущает себя особенным, то нуждается в том, чтобы к нему относились соответствующим образом. Однако каждый из нас ощущает себя особенным, более того, каждый из нас уверен, что именно его точка зрения правильная, истинная. Поэтому у человека, одаренного оригинальным взглядом (или считающего свой взгляд таковым), нет никакого шанса быть признанным в том виде, в котором он хочет этого.
Тут-то и завязывается драма. Постепенно такой человек оказывается озабочен не столько тем, чтобы сделать этот свой оригинальный взгляд «новым видением», «действительным событием», сколько тем, чтобы быть признанным в качестве носителя соответствующего нового, перспективного взгляда. Но своими глазами чужих перспектив не увидишь, как бы хороши они ни были, поэтому носителю оригинального взгляда рассчитывать на признание нечего. Есть один выход, чтобы тебя поняли и оценили: необходимо воплотить в жизнь эту оригинальную идею, т. е. надо работать.
Например, если бы Пушкин вместо труда над своими бессмертными произведениями принялся бы сразу искать всеобщего признания, то никто и никогда бы не назвал его «солнцем русской поэзии» и «создателем современного русского литературного языка». История отвела бы ему роль его героя Онегина – баловня судьбы, циника, который многого хотел, но так ничего и не сделал: «Отступник бурных наслаждений, Онегин дома заперся, зевая, за перо взялся, хотел писать – но труд упорный ему был тошен; ничего не вышло из пера его, и не попал он в цех задорный людей, о коих не сужу, затем, что к ним принадлежу».
Как ни странно, среди нас множество таких Онегиных, а также Печориных, Раскольниковых, Чацких, Базаровых, Обломовых и прочих циников, которые отрицают существующее, а если и предлагают нечто новое, то лишь в качестве голых «прожектов». Впрочем, часто их не хватает даже на это. Им кажется, что они-то знают, как правильно организовать государственную политику, как провести кардинальные реформы, изменить мироустройство, перековать человечество.
Самосозерцание – бич, который усугубляет неразбериху в уме. – Теодор Ретке
Но дай им возможности, о которых они просят, и все их прожекты лопнут, как мыльный пузырь. Может быть, ощущая это, а может быть, просто побаиваясь, они так и остаются в тени – тем жирафом, которому якобы видней. Ощущая собственную инаковость, особые дарования и способности, они жаждут признания, но ожидают, что оно как-нибудь само собой свалится им с неба, просто потому, что они такие.
Этих персонажей нетрудно узнать: ничто не бывает для них хорошо, а тем более восхитительно и прекрасно. Все, на что падает их взгляд, подвергается осмеянию или, в лучшем случае, скептическому сомнению. Для них не существует авторитетов, кроме формальных, а если они и есть в их сознании, то лишь для красного словца, для возможности апеллировать к данному имени: «Так думали только два человека: я и Кант». Это выглядит забавно, но большинство людей, конечно, раздражается. Всеобщее раздражение только усиливает амбиции нашего циника и вряд ли сподвигнет его на работу, чтобы доказывать свою исключительность делом, а не опровергать едкими сентенциями устоявшиеся взгляды и признанные авторитеты.
Все можно купить.
Впрочем, некоторые циники все-таки находят способ доказать, по крайней мере самим себе, что они персонажи исключительные. Собственно, сами эти доказательства вряд ли смогут убедить кого-либо, однако нашего циника это не интересует, ведь он живет с тезисом, что «все можно купить». Тезис забавен, но сами эти персонажи отнюдь не выглядят таковыми. Вся их жизнь уходит на формирование собственного бюджета и попытку «купить» таким образом себе исключительность. Чем определяется в нашем обществе исключительность того или иного лица? Покойников ценят по заслугам, живых – по финансовым средствам. Поэтому если хочешь быть признан еще живым, то, будь любезен, обзаведись состоянием. В целом, это проблема самого общества, а герои нашего изложения лишь – его жертвы, хотя…
Сумасшедший говорит: «Я – Авраам Линкольн», невротик говорит: «Я хочу быть Авраамом Линкольном», а нормальный человек говорит: «Я – это я, а ты – это ты». – Фредерик Перлз
Людям, которым не доводилось чувствовать себя очень и очень состоятельными, наверное, никогда не понять, что такое быть этим очень и очень состоятельным человеком. Деньги открывают любые двери и предоставляют такое количество возможностей, что все и не истратишь.
В конечном счете этот очень и очень состоятельный циник понимает слишком простую истину: ему ничего не нужно, поскольку его индивидуальности нечем себя занять, ибо заработок – это дело, не достойное его духа, души, инаковости, которую он так бездарно пытался продюссировать с помощью своих баснословных финансовых средств. Его поведение как было невротичным, поскольку не могло решить поставленные перед ним задачи, так и остается невротичным. Теперь тезис «все можно купить» является единственным успокоением, впрочем, успокоения-то, когда все куплено, а пусто, и не происходит. Тревога, которая было улеглась по достижении поставленных нашим циником финансовых целей, пробуждается с новой силой, ведь «все» – это еще и «ничего». Когда все куплено – идти некуда, а это еще более ужасно, нежели длинный, извилистый и неизведанный путь.
«Никого нет вокруг. Молоденькая, наивная шлюшка ушла, завтра появится другая, и так до самого конца, пока Иосиф не окочурится один в огромной постели, в шикарном доме, окруженный самыми лучшими вещами и самыми дорогими аксессуарами. Потом будут умопомрачительно шикарные похороны, Иосифа торжественно засунут в каменный мешок, замуруют там, чтобы трупный запах не просачивался наружу, растащат все его имущество и забудут о покойнике, который благополучно сгниет и истлеет в своем склепе, как это уже сделал Иаков. И странно то, что этого финала Иосиф мог бы добиться с равным успехом, будучи грязным, безработным бомжом в этом городе.
Иаков улыбался сыну с фотографии и грозил пальцем. Иосиф тяжело вздохнул, отчаяние охватывало его при мысли, что такой вот смертной тоски еще как минимум лет на пятнадцать».
Смысла нет.
Чтобы осознать бессмысленность существования, вовсе не обязательно обретать несметное богатство, достаточно просто задуматься над вопросом «смысла». Зачем люди живут? Зачем они играют в свои игры, которые называют дружбой, родственными отношениями, любовью, работой? Зачем семья и брак? Зачем притворяться? Зачем тратить свою жизнь на зарабатывание денег? Зачем знания, которые лишь «приумножают скорбь»? Зачем что-то делать, когда столько уже сделано, а толку никакого? Зачем увеселения, которые, в итоге, все равно навевают смертную тоску? Зачем, зачем, зачем… Хотя и при небольшой, но широкоохватной пессимистической настроенности до тотального цинизма рукой подать.
Циником можно стать, пережив серьезные разочарования и жизненные потрясения, – ведь именно они заставляют человека понять, что он действительно существует, поскольку боль, как известно, наипервейший критерий жизни. Для кого-то подобные катаклизмы индивидуального существования становятся лишь очередным жизненным этапом, поводом или стимулом к дальнейшим делам и свершениям. Однако для многих они оказываются тем «моментом истины», когда вдруг возникает ощущение собственной сущности, собственного «я», его одиночества и затерянности в этом мире, его никчемности, ненужности бытию. И тогда человек переживает то, что в философии и психотерапии называют «экзистенциальным», или, проще говоря, личностным кризисом.
Люди только по той причине считают себя свободными, что свои действия они сознают, а причин, которыми они определяются, не знают. – Бенедикт Спиноза
Комментарии
Подписаться