Апитчатпонг Вирасетакун — фигура для современного кинематографа знаковая, иначе и не скажешь. Его кинематограф снискал ему славу на фестивалях, притом, что стоит отметить, последовательно — впервые явленный миру в Роттердаме в 2000-м, затем привлекший внимание отборщиков Каннского кинофестиваля, где его прошлогоднему триумфу предшествовала победа в конкурсе "Особый взгляд" в 2002-м («Благословенно ваш») и приз жюри фестиваля в 2004-м («Тропическая лихорадка»). В 2006-м его «Синдромы и столетие» участвуют в венецианском конкурсе, где уступают «Натюрморту» Цзя Чжанке и откуда (не зря же Марко Мюллер говорит о своей гордости, внушаемой ему отсутствием у Мостры собственного кинорынка ввиду его месторасположения в Торонто) рука об руку отправляются за океан на тот самый фестиваль в Торонто, где восторгам местной кинообщественности не будет предела, дай бог им еще раз в жизни такое испытать. Под занавес десятилетия привычно начнет проявляться обсессивное желание отсортировать и, главное, оценить отчетный период, а самым наглядным воплощением этого желания является формирование списков, например, списка лучших фильмов и режиссеров пронесшегося мимо десятилетия, с инициативой о составлении которого выступит кинофестиваль в Торонто, попросит различных деятелей киномира выразить свое мнение и опубликует, неизбежно заочно поселив в сердце читателя мысль о том, что если имена Апитчатпонга Вирасетакуна и Цзя Чжанке ему не знакомы, то настоящего кино нулевых он и близко не видел. «Синдромы и столетие» согласно документу – лучший фильм десятилетия, «Платформа» и «Натюрморт» Чжанке – вслед за ним. Но список этот для многих выглядел комично, восторги казались неправдоподобно преувеличенными, да и главный фильм Апитчатпонга, по крайне мере, каким он видится на данный момент, еще не был снят. Канны же взяли свое, памятуя о том, что чтобы получить, сперва нужно отдать. Отдать «Синдромы и столетие» в венецианский конкурс или отдать свою Золотую Пальмовую Ветвь сорокалетнему тайцу с труднопроизносимым именем, который совсем не против того, чтобы его называли Джо; такое у него прозвище и на такого рода базовые и, подчас, около- или даже внекинематографические элементы приходится опираться при столкновении с таким феноменом, как кинематограф Апитчатпонга Вирасетакуна. В чем же Каннский кинофестиваль угодил в точку таким шагом и в какую-такую точку он угодил? Позади лежало десятилетие кинематографических изысканий с возрастанием интереса к национальным кинематографиям, с непрекращающимся поиском новых средств киноязыка, десятилетие, в котором на первый план все больше выходит категория «двойственности» - сближение художественного и документального начал в кинематографе, сближение кино и видеоарта. Вирасетакун удивительным образом сумел объединить в своей последней на данный момент полнометражной работе плоды десятилетнего поиска (равного по длине и его карьере в большом кино) и добавить к этому недостающий, назовем его космическим, элемент, позволивший ему в итоге превратиться из фестивального любимчика и отрады для горстки ценителей кино «не для всех» в классика современного кинематографа, чьи фильмы полноправно ныне могут восприниматься как эталонные с точки зрения художественного стиля. Обидно, что вся эта долгая история в нашей стране будет сведена к бесконечной тягомотине с прокатными правами и, в итоге, - паре одиночных показов и выходу в совсем уж ограниченный прокат, да к тому же не в лучшем качестве.
И вот в 2010 году самый многообещающий режиссер 21 века и самый престижный кинофестиваль на планете обретают друг друга. С одной стороны, Вирасетакун находит идею, способную привести в абсолютно автономное движение все его конструкции и мотивы. История тайского фермера, помнящего свои предыдущие воплощения, изложенная в книге буддийского монаха, которая и попала в руки режиссеру, становится катализатором, позволяющим придать главному объекту исследования Вирасетакуна – механизмам человеческой памяти — поистине космический масштаб. Заигрывания со структурой, нарративом — больше не умозрительные построения, а сложившиеся воедино элементы мироощущенческого паззла, в котором и сам кинематограф — не только форма, но и суть; таким образом достигнута абсолютная гармония формы и содержания при новаторстве в обеих составляющих. Каннский же фестиваль разом отметает все нападки о девальвации своих ориентиров в области художественного — что фестиваль, в целом, становится событием массовым, медийным, курс которого лежит на сближение с тем кинематографом и околокинематографическим миром, коему он по идее предназначен служить противовесом. Самое радикальное режиссерское высказывание в кинематографе последних лет встречает адекватное по силе в своей радикальности решение фестивального жюри.
В своем премированном Золотой Пальмовой Ветвью фильме Апитчатпонг Вирасетакун рассказывает зрителю сказку про дядюшку Бунми, который пускается в последнее путешествие навстречу смерти и новой жизни, в котором реальность тесно переплетена с фантазиями угасающего сознания. В этой причудливой истории нельзя провести границу между миром людей и миром призраков, как нельзя отделить глубинную гармонию от природного хаоса. Это одновременно и попытка передать мироощущение со стороны, и передать процесс угасания жизни изнутри сознания, в контексте невольно начинающая звучать ассонансной рифмой к «Смерти господина Лазареску» Кристи Пуйу. Это фильм, одновременно требующий от зрителя и многого, и ничего, - на время просмотра превратиться в призрака, подобного тем, что населяют вселенную режиссера, унестись из реальности временных привязок и позволить вашей памяти самой выстроить все действо в цельную картину.
Продолжение читайте http://www.kino-teatr.ru/kino/art/artkino/2112/
Комментарии
Подписаться