В последнее время тема мифологической и фольклорной нечисти вновь становится популярна, но только на сей раз данный вопрос рассматривается более тщательно и глубоко. Оборотни, живые мертвецы и вампиры приобретают более отчетливые психологические характеристики, и мы понимаем, что чудовищу тоже не чужды глубокомысленные метания. Чхан-Ук Пак предлагает к просмотру бытовую драму о тяжелой доле вампира, по совместительству католического священника, рассказанную на современный лад, со знатной долей азиатской философии и всеми вытекающими последствиями. Вампиру в новом мире, где источником крови выступает госпиталь, а гробом служит платяной шкаф, и тяжело и легко. С одной стороны – достижения современных технологий и мировой порядок, позволяющий получать кровь едва ли не за даром, с другой – трагичная неуместность вампира, как героя народного фольклора, в эпоху 4G и 3D. Современного вампира не страшат ни зеркала, ни серебро, ни распятье, а как было бы интересно посмотреть на священника, до одури боящегося креста. Из всех зол над ним властно только солнце, да и то лишь физически, ибо сильнее всего героя беспокоит духовная сторона своего существования, а она, к сожалению, оказывается наиболее подверженной разложению. Добывать себе пропитание в современном мегаполисе стало намного легче. Фактически, вся кровь лежит на блюде перед героем, которому всего-то и надо, что поднести трубочку к губам, но есть в этом что-то неестественное, не истинно вампирское, отчего временами становится действительно не по себе – не должно истинному вампиру вот так запросто промышлять на территории больничных палат. Данная в руки человеку непомерная власть, каким бы набожным и положительным он ни был, рано или поздно обращается против него самого, и здесь уже даже сам Чхан-Ук Пак не смог удержаться, а по сему в финале вспоминаем «30 дней ночи» и «Блэйд 2».
Экспериментируя с жанром и наполняя его своими фирменными приемами, Пак, тем не менее, не отходит от канонов – здесь все как полагается в истории про вампира: и драматические стенания героя из-за нежелания убивать во имя пропитания, и обращение более кровожадного воспитанника, и горящие на солнце кровососы.
Бытовые сцены в редкие моменты, лишенные вампирской тематики, проникнуты манящей атмосферой раннего творчества Вонга Кар Вая. Впрочем, на втором часе вся эта вампирская ахинея отпадает сама собой, отслаиваясь от общего повествования, дабы оставить место слегка запутанной истории с ручьями крови, насилием, убийствами и фирменной бескомпромиссностью, за что зритель и полюбил Пака. Универсальность вампирской метафоры, конечно, безгранична и таит в себе огромный потенциал, но дело в том, что его уже давным-давно израсходовали. Истинный творец, как известно, не может оставаться в узких рамках заданного жанра, и всегда в процессе творчества выходит далеко за его пределы, но на самом деле, Пак просто снимает так, как умеет, и как никто другой кроме него не может. Конечно, поэкспериментировать с каноническим материалом время от времени хочется любому творцу, но отчего-то, к примеру Скорсезе, даже пальцем не трогая сюжеты о мумиях или вурдалаках, весьма галантно в своей последней работе поиграл на струнах людских страхов.
Приемы, занятые у Ким Ки Дука, будь то получение удовольствия от самобичевания или же натуралистичные до отвращения эротические сцены, хоть и изысканно красивы, но в работе такого самобытного автора, как Чхан-Ук Пак, кажутся не вполне уместными. Тем не менее, фильм полон интересных приемов и находок. Чего только стоит разговор за игрой в маджонг, в процессе которого оба героя в присутствии остальных договариваются о свидании так, что никто этого не замечает, идея с утопленником, вставшим между любовниками, или пронзительный и многомерный эпизод, где героиня просит свою мать моргнуть один раз, если та ее прощает.
Это не брэмстокеровский дракула, и даже не копполовский, и оттого смотреть его менее удобно, но приятно, чему способствует здравая доля едва заметной «чужому» зрителю иронии, присущая всем картинам Пака, наряду с которой соседствует едва ли не избыточный реализм. Если бы дьявол вот так запросто вошел в нашу жизнь, как это было у Томаса Манна, это выглядело бы именно так.
На выходе получаем весьма остроумно переложенную с Эмиля Золя и Нового Завета картину о вампире, ирония которой заключается в том, что он в результате оказывается лишним, как для всего современного мира, так и для рассматриваемого фильма в частности.
Комментарии
Подписаться