Джукбокс: какую
музыку слушать
на этой неделе

ОЛЕГ СОБОЛЕВ

музыкальный критик

Джастин Тимберлейк после восьмилетнего молчания выпустил альбом, на котором он натурально поет под вой дельфинов и открывает четвертую с начала песню звуком опускающейся на виниловую пластинку иглы, а большая часть песен тянется минут по шесть. Работа эта монументальная, отсылающая разом к Марвину Гею, Sly & The Family Stone, нью-эйджу и саундтрекам порнофильмов восьмидесятых — то есть, что называется, вне времени и пространства. Если что-то этот альбом подтверждает, то только то, что Джастин Тимберлейк — самый крутой персонаж западной поп-музыки на данный момент. В то время как все тратят силы на ударные синглы, торчат в твиттере для того, чтобы их не забывали ни на секунду, или поют для президента с женой, он может позволить себе отмалчиваться годами, сниматься в фильмах про негров с тетками на цепи, а потом грохать бесконечно далекую от сегодняшнего мира работу в позабытом уже жанре большой формы. Это почерк короля, пребывающего в совершенно правильной уверенности того, что любой его жест будет воспринят на ура — даже если его не поймут. А знать и понимать, что ты крутой, и не делать при этом лишних движений, — эталон крутости. Ну и музыка хорошая.

ОЛЕГ СОБОЛЕВ

музыкальный критик

На прошлой неделе я очень много слушал альбом группы Ween под названием The Mollusk 1997 года выпуска. Ween — это два жирных некрасивых укурка из какой-то дыры в Коннектикуте. В начале девяностых они раздобыли где-то тонны травы, сняли амбар в деревне и там в процессе злых накурочных сессий записали три альбома диких ло-файных песен в диапазоне от кантри до хэви-метала с названиями вроде Let Me Lick Your Pussy и You Fucked Up и текстами про то, что очень хочется жрать, трахаться и курить еще больше. Времена были дикие, и кому-то на привязанном к Warner Brothers лейблу Elektra показалось, что именно такие песни — это то, что нужно подрастающему поколению.

Группу Ween подписали на мейджор, стали их сажать в студию и давать деньги (большую часть которых они спустили на запись кантри-пластинки, в одной песне которой есть, например, такие строчки: «Иди проссысь/И почувствуй, как моча стекает по твоей ноге/Иди проссысь/И посмотри, как я над этим ржу/Я полгода работал на твою дамскую сумочку/А сейчас ты можешь взять губку/И промыть мне яйца/И сделай так, чтобы они были мягкими, как шелк» — неудивительно, в общем, что на этом альбоме играли исключительно легендарные музыканты из Нэшвилла, каждому из которых было на момент записи лет по шестьдесят.

The Mollusk — это альбом, на который им денег дали уже совсем много, ну и они записали такую концептуальную рок-оперу про моллюсков, розовые глаза на коленях, вызывающих инопланетян детей без глаз, золотых угрей и людей из океана — морские песни пополам с прог-роком. Тут очень много всего: синтезаторов, гитар, ударных, пьяного хорового пения — в общем, не скучно. Больше всего меня трогают песни The Barley Stone, которая сделана так, будто ее исполняет полный паб ужратых в хлам шотландцев, и дичайшее посвящение группе Genesis семидесятых годов под названием Buckingham Green.

К сожалению, потом у группы Ween родились дети, жены начали угрожать разводом, наступил кризис среднего возраста — и, записав несколько ужасно депрессивных и внезапно крайне серьезных альбомов про то, что все плохо, они в прошлом году распались. Один из них теперь возит на профессиональную рыбалку на какое-то североамериканское озеро любого, кто заплатит пару тысяч баксов. Не упустите, значит, возможность прикоснуться при случае к легенде.

ВЛАД ПАРШИН

вокалист группы Motorama

Новый альбом дуэта из Парижа — набор мифических песен о детях, слезах, пожилых женщинах, загробной жизни, голубях, ядах, невинности, сновидениях, ранимости, мечтах и смерти под аккомпанемент грувбокса, арфы, клавесина и аккордеона. В нескольких песнях сестрам Кэсади подпевает чудесный англичанин — Энтони Хегарти. Послушать альбом можно здесь. На данный момент мои любимые песни с альбома: Child Bride, Roots Of My Hair, End Of Time и секретная песня после композиции Poison.

КАТЯ ШИЛОНОСОВА

вокалистка группы Glintshake

Я услышала одну песню с этого альбома в миксе на днях. Сейчас на волне тумблер-любви ко всему японскому и вапорвейву все делают подборки с классной японской музыкой восьмидесятых. Песня была настолько крутой, что я сразу стала искать, кто это. Выяснилось, что это Chiemi Manabe, и у нее один известный альбом. Это, пожалуй, все, что о ней можно найти сходу. Затем выяснилось, что пять песен на альбоме написал Харуоми Хосоно, а ту, с которой все началось, — Акико Яно. Сразу стало все понятно. Когда тебе пишет песни Харуоми Хосоно из YMO и Акико Яно, японская Кейт Буш и жена Рюичи Сакамото из того же YMO, твой альбом уже не может быть плохим.

Вообще, удивительно, как много классного сделала вся эта тусовка в восьмидесятые и как сильно они повлияли на многих музыкантов.

На обложке Chiemi в образе Питера Пэна или какого-то эльфа, только вместо дудочки подзорная труба, в небе НЛО, позади дорога с машиной — все выглядит довольно глупо, мне сразу понравилось.

В этом и есть секрет крутости японской музыки восьмидесятых — ощущение, что они не стеснялись, вытворяли, что хотели, сочиняли милейшие песенки, при этом делали невероятные аранжировки и не боялись выглядеть нелепо. И именно поэтому они выглядят в итоге круто, а не глупо.

Сейчас очень не хватает какого-то безумия в поп-музыке. Хотя безумие есть, а доброты в нем нет. Я, например, очень люблю добрые песни, у которых есть своя атмосфера. Пока что не могу ничего подобного найти в современной музыке, все стараются показаться классными, а какой-то простой искренности и любви к собственным песням не хватает. Приходится слушать японцев.

ДМИТРИЙ РОМАНОВ

журналист

В начале марта вышел третий альбом коллектива под названием Mohammad — важное для меня событие, несмотря на то, что я никогда раньше не слышал про это греческое трио, а к лошадям, одна из которых— на обложке, испытываю нечто среднее между страхом и неприязнью. Дело в том, что группу подписал берлинский лейбл PAN, вся деятельность которого, от непосредственно музыки до оформления обложек и даже публичных выступлений его основателя и арт-директора Билла Кулигаса, складывается в одну из самых интересных сегодня эстетических программ в андеграундной культуре. Каждый новый релиз превращается таким образом в очередную главу панмедийного нарратива, крепко подсаживая на продукцию PAN фанатов вроде меня — тот случай, когда удачно выстроенная серийность в искусстве — еще и выигрышная маркетинговая стратегия.

Трио Mohammad (название в сочетании с обложной, вероятно, отсылает к одноименной лошади, которая умела извлекать кубические корни чисел, пока не погибла в Первую мировую) — контрабасист, виолончелист и оператор электронного осциллятора — делают музыку медленную, всеохватывающуую и мрачно-помпезную как похороны тирана. Первая половина альбома слушается вообще как поздние     Sunn O))) — не отличишь, даже с учетом характерного звучания смычковых. Ближе к концу появляется что-то вроде лирики, воплощенной в имитации воробьиного чириканья на фоне пары высоких нот. При этом Mohammad до последней секунды этой записи остаются монотеистами, ревностно поклоняясь только тяжелому звуку. Som Sakrifis не меняет повестку дня PAN, который издает в этом году только греческую музыку. Страна с пустыми карманами и разбитыми витринами видится Кулигасу главным центром звукового притяжения. Повод пересмотреть планы на лето.

ОЛЕГ ЛЕГКИЙ

музыкант

Две песни. У меня в голове играет две песни. Три.
Это Егор Летов — «Маленький принц возвращался домой».
Это Рианна — «Даймондс».
Это Егор Летов — «Солдатский сон».
Почему они играют у меня в голове? Потому что они мне нравятся.
Чем хороши или плохи эти песни, мне совершенно неважно.
Какие образы они вызывают, куда погружают и что отражают, мне совсем не интересно.
Нравится — слушаю. Не нравится — не слушаю.
Очень просто.