How To Dress Well о неожиданном успехе, новом R'n'B и дорогом мыле

Том Крелл (How To Dress Well) — музыкант из Колорадо,
а по совместительству — философ-аспирант, два года назад выбился в первые ряды новой хонтологии. От старой она отличается тем, что черпает вдохновение не из далекого прошлого, а из поп-музыки прошлого десятилетия (в том
числе R'n'B времен расцвета).

Интервью и фотографии: Алина Хлебникова

В сентябре этого года Крелл выпустил второй альбом, Total Loss, печальный, красивый и куда более четкий в смысле формы. Look At Me встретился с Томом перед его концертом
в Стокгольме и поговорил с ним о роли эмоции в песнях, актуальности Фрэнка Оушена и больших деньгах.

Расскажи о лучшем концерте, который
ты когда-либо давал.

Ну, они вообще-то все были достаточно крутыми. Какое-то конкретное шоу сложно вспомнить... В Гётеборге на фестивале Way Out West этим летом я давал концерт в церкви. Невероятно круто! Четыре часа утра, огромные видеопроекции по всему помещению, организаторы откуда-то достали штук двадцать канделябров со свечами по полметра в высоту. Это, естественно, было одно из самых красивых шоу. С другой стороны, года два
с половиной назад я выступал к комнатушке на семьдесят пять человек, забитой до предела. Звук был отвратительный, тесно, душно и накурено, но у зрителей просто крыша ехала. Прямо посреди песни один парень вдруг засунул мне руку под рубашку, но мы все были на одной волне, так что мне это не показалось навязчивым. Мне вообще нравится идея давать концерты в особенных местах, за счет которых повышается эстетическое напряжение. Но если сердца у зрителей открыты, то и место
уже неважно.

А что с фанатами, которые слушают твою музыку дома,
а не на концертах?

Когда слушаешь музыку дома в наушниках в своем личном пространстве, это разительно отличается от того опыта, который получаешь от живого выступления. Поэтому на моих концертах намного более открытый звук, чтобы у всех возникало чувство, скажем так, причастности. А сидя дома, всегда можно вернуться
к каким-то моментам, уделить внимание деталям, поэтому
я и записываю мои пластинки такими, какие они есть. Знаешь,
я представляю, что люди слушают мои альбомы при тех же обстоятельствах, при каких я сам это делаю. Иногда просто
в качестве фона во время работы, а иногда после долгого дня
с закрытыми глазами. Или вот ведешь машину ночью, или
едешь в метро в наушниках и сходишь с ума от всей этой
дистопии мегаполиса. И тогда музыка успокаивает.

А сам ты что слушаешь? Какой твой любимый альбом 2012 года?

Первое, что на ум приходит, — это микстейп Late Nights with Jeremih и пластинка Mount Eerie этого года. Еще, кстати, понравился альбом G.O.O.D. Music — мне кажется, он гораздо лучше, чем предыдущий альбом Канье Уэста. My Beautiful Dark Twisted Fantasy, помню, меня вообще никак не задел. Что еще? Концертник Энтони, альбом Internet Club...

Подожди-подожди. У нас тут только одно место для «лучшей записи — 2012».

Ну, тогда, без сомнения, Late Nights with Jeremih. Но больше всего раз в этому году я послушал Music for 18 Musicians
Стива Райха. Слушай, сложный вопрос. Вот с моим любимым
альбомом всех времен просто — это I’m a Bird Энтони, его
я слушаю постоянно, ну или Love vs. Money от The-Dream. 
Та музыка, которую я делаю, во многом навеяна как раз этими музыкантами: Энтони, Стив Райх, еще, пожалуй, Трэйси
Чэпмен и Джанет Джексон.

Ты себя причисляешь к какому-нибудь современному музыкальному направлению? Новый R’n’B, или как еще это называют?

Вообще не понимаю, к чему все эти странные обозначения.
Когда я слушаю свои песни, я не знаю, к кому жанру их отнести. Я думаю, поэтому меня и причисляют ко всем подряд. Я сам могу назвать только несколько имен, которые можно отнести к этому самому «новому R’n’B»: AlunaGeorge, но у них пока всего несколько песен вышло. Все еще говорят о The Weeknd, но это же музыкант с огромного и очень известного лэйбла. Ну а кто еще?

Фрэнк Оушен?

Ну да, он многим нравится. Но мне кажется, что его музыка не современна. Это же просто альбом Стиви Уандера! Нет, это круто. Мне Стиви Уандер тоже нравится, но в этом же нет ничего нового или прогрессивного. Оушен записал очень красивый альбом, делал каверы на каверы или как там еще, но по звучанию, поверь, это никаким местом не похоже на мою пластинку. Странная штука: в Америке R’n’B на закате, а люди мне задают вопросы типа: «Что ты думаешь о возрождении R’n’B?» Я не понимаю, что они имеют в виду, потому что в Америке, чтобы R’n’B-песня попала на радио, нужно, чтобы ее спродюсировал Дэвид Гетта. А это очень далеко от того, что я делаю.

Значит, с Оушеном сравнивать не будем, тему закрыли. Что тебя вдохновляет на написание песен?

Я тут недавно пересмотрел фильм «Человечность» Брюно Дюмона и написал три песни под его влиянием. Я верю в то,
что в любом произведении искусства заложен какой-то посыл,
но он не исчерпывается формой этого произведения, его можно перенести во что-то другое. Ты можешь посмотреть фильм
и составить эмоциональное представление о том, что в нем происходит, а потом эта эмоция может лечь в основу песни, картины или скульптуры. Не посредством имитации,
а посредством изъятия смысла и переноса его в новую форму.
К примеру, попытки понять, как бы звучал этот фильм, будь
он мелодией.

Какая эмоция легла в основу твоего нового альбома Total Loss? Откуда такое название?

Альбом родился из моего личного опыта потери близкого человека. Но потом я осознал, что течение времени и течение жизни всегда связано с потерями, изменения всегда насильственны. Вот ты уже больше не ребенок, твои родители умерли, твоему брату-наркоману за сорок. И все это — правда жизни. Но моей целью было передать идею того, что это не так уж и удручающе, что можно при всем этом быть счастливым
и не нужно терять надежду. Альбом как попытка найти счастье по другую сторону от потерь.

Это очень похоже на сюжет фильма «Законы улиц», который ты как раз цитируешь в одной из песен с нового альбома.

Эта песня о том, что жизнь — это череда дерьмовых переговоров и компромиссов с самим собой. А песня — про момент передышки, в который можно просто побыть собой. Там парень рассказывает о полетах, во время которых он находит тишину
и спокойствие, он предоставлен самому себе, никто его никуда
не торопит, никто ему не говорит, что делать, ну а потом, естественно, он добавляет: «Недостаток полетов в том,
что приходится возвращаться на чертову землю». Песня развивается по тому же пути. Я как раз работал над этим треком и вместе с другом пересматривал фильм, услышал эту фразу
и подумал: «Черт, это нужно включить в песню!» Очень красивый и душераздирающий фильм. Там ребята оказались
в такой хреновой ситуации, но режиссер смог найти возможность показать, что у них тоже есть какие-то удовольствия в жизни,
они тоже могут быть счастливыми.

Новый альбом заметно отличается от первого, Love Remains. Такое ощущение, что на этот раз ты осмелился не прятать красоту мелодий за лоу-фай-звучанием,
в чем причина этих изменений?

Да брось, это просто два абсолютно разных релиза. И следующий альбом будет отличаться от всего того, что я уже выпустил. Вообще, я много экспериментирую и люблю работать с контрастами текстур и звуков. Поэтому, мне кажется, и нет никакого смысла сравнивать меня со всеми этими другими музыкантами. Мне очень нравится то, что делают AlunaGeorge, но это же поп-песни, такой прямолинейный поп. А мои песни, даже самые, вроде бы, попсовые, все равно содержат странные пассажи: то есть они кажутся очень простыми, но вдруг может зазвучать какая-то психоделическая вставка, какие-то инородные текстуры или что-то еще в таком духе. Или вот & It Was You — очень попсовая песня, то там же напрочь отсутствует инструментовка. Я вообще многое слушал из того, с чем меня сравнивают, но пока не нашел ничего, что бы звучало, например, так, как первая песня с моего нового альбома. Там у меня полевая запись из поезда, пересекающего центральную Германию,
в которую вставлен фортепьянный цикл в стиле Уильяма Басински. Я ехал на том поезде вдоль Рейна, смотрел через окно на реку, вслушивался в звуки поезда, в этот чудовищный грохот, а потом добавил пианино, из которого как бы вырастает голос.
И это самый чистый вокал на всем альбоме, вот та самая первая строчка текста. А потом — раз! — и эта стена шума и сабвуферов. И по крайней мере для меня это совершенно другой тип композиции, с абсолютно другими целями, чем что-либо на Channel Orange (альбом Фрэнка Оушена — прим. ред.) или песни AlunaGeorge. Одно дело использовать какие-то поп-формы, экспериментировать с ними, но я же не делаю популистской музыки, как все эти ребята. Мне кажется, AlunaGeorge подумали так: «Давай-ка напишем чертов хит!» И они садятся и пишут,
а со мной это не совсем так. Я бы не отказался написать хит,
но для меня это не самоцель.

То есть ты-то совсем не думаешь о деньгах или о том, насколько хорошо альбом будет продаваться.

К счастью, нет. Мне очень повезло, я записал до чертиков странный альбом, на котором мне каким-то образом удалось заработать. Я это как раз недавно с другом обсуждал — я чувствую, что это какая-то невероятная удача, что Love Remains был моим первым альбомом и что он был так хорошо принят.
У меня теперь такое ощущение, что я могу сделать что угодно. Тот альбом звучит чертовски безумно. Я до сих пор удивлен,
что его так приняли, он такой шумный, странный, там нужно продираться до мелодий. Ты поставил трек AlunaGeorge, все мелодии сразу перед тобой, написаны яркими красками и большими печатными буквами. На Love Remains все как в тумане, какие-то прямо смазанные акварели, иногда даже какие-то жутковатые мазки в стиле Фрэнсиса Бэкона. На Total Loss заметно больше, так скажем, заглавных букв, ярких цветов, но в то же время много и импрессионистских красок. Меня, конечно, волнуют деньги, потому что я пытаюсь заниматься музыкой и зарабатывать на этом, но благодаря тому, что Love Remains является опорой моей карьеры, мне не приходится писать музыку на продажу. Запиши я какой-то убойный хит, играл бы концерт для 2500 зрителей в клубе в торговом центре, но нынешнее положение мне больше нравится. У меня хватает денег заплатить за квартиру, да и квартира не то чтобы
в подвале, так что я вроде как нашел золотую середину.

У тебя есть теория на счет того, почему Love Remains
был так хорошо принят?

Да. Мне казалось, что я делал что-то такое, что было интересно только мне. А потом я понял, раз эта идея пришла мне в голову, то она наверняка посетила еще много тысяч других людей.
Не только музыкантов, но и простых людей. Эта идея родилась
в голове человека, выросшего в Северной Америке девяностых, прошедшего через двухтысячные. Я, может быть, был немного впереди своего времени и всеобщего порыва, но теперь-то очевидно, что порыв назревал. Когда пластинка стала успешной, я почувствовал себя очень современным. Потрясающее чувство!

Что это была за идея, которая тебя посетила?

Я просто решил записать мелодии, которые играют
у каждого в голове. У меня у самого в голове часто играет музыка, например, сижу я в классе или еду в автобусе, а в голове играет какая-то мелодия, очень громко играет, такое ощущение, что люди вокруг мне вот-вот скажут: «Убавь звук, приятель!»
Я бы никогда не стал работать с песней, которая бы не казалась мне уже известной. Ненавижу такую музыку, в которой прямо слышно, как человек очень старается тебя чем-то удивить или изменить твое представление о музыке. Так вот, я взял эти поп-мелодии и совместил их с желанием сделать что-то новое, что-то далекое от музыки, играющей в торговых центрах,
с желанием экспериментировать. Я не собираюсь делать музыку, которая бы отталкивала слушателей, и я думаю, это одна из причин, почему звучание Total Loss так отличается от Love Remains. Мне не хотелось записывать еще один нишевый альбом, даже несмотря на то, что я до сих пор горжусь той пластинкой,
и она явно была интересной достаточно широкому кругу слушателей, это не какой-то там харш-нойз, про который человек двадцать во всем мире могут сказать, что им это нравится. Я хочу писать открытую для всех музыку, даже если она будет звучать немного странно.

По этой логике твой следующий альбом продаст
миллион копий?

Да, конечно, так и случится (смеется). Было бы здорово,
но я не буду записывать его с такими мыслями. Большинство альбомов, которые продаются по-настоящему большими тиражами, рассчитаны на подростков в возрасте от десяти до девятнадцати лет, которые ходят на стадионные шоу и скачут там. Это не про меня история. Хотя мне нравится, когда я вижу молодую аудиторию на своих концертах, потому что сам я в детстве слушал всякую чепуху, все подряд, что играло на радио... Не знаю, насколько легко продать миллион копий, но было
бы круто, да.

На что потратишь заработанные деньги?

Ну посмотрим, сколько мне из этого достанется. Я бы нашел квартиру получше, покупал бы мыло дорогое... да нет же, я не знаю. Скорее всего, я бы просто рассчитался по всем кредитам. Нас, американцев, долги сопровождают с самого рождения:
если тебе больше восемнадцати, то, скорее всего, на тебе уже висит пятизначная сумма. У меня уже шестизначные долги.
Я бы купил машину побольше — для тура, а то наша совсем маленькая. И вообще вместо того, чтобы играть тридцать два концерта за тридцать дней, я бы сделал что-нибудь особенное,
с оркестром, например. Репетировал бы полгода, а потом поехал бы в тур по всем основным городам мира. Это как раз то, что соблазняет меня в деньгах: как только ты начинаешь больше зарабатывать, у тебя появляются новые творческие возможности. Например, можно нанять какого-нибудь блестяще талантливого дизайнера делать тебе сцену, — это звучит очень заманчиво.
Хотя мой друг, который занимается дизайном сцены сейчас,
тоже очень крут. Нет, на самом деле, вот он по-настоящему крут.