Views Comments Previous Next Search
Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1 — Индустрия на Look At Me

ИндустрияЗолотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1

Учёные РАН рассказывают о секретах и проблемах российской науки

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 1.

материал подготовил
Иван Сорокин

 В конце июня о Российской академии наук наконец вспомнили — новость о том, что правительство собирается реформировать государственные академии наук и объединить три академии (РАН, РАМН и РАСН) в одну, восприняли в штыки не только российские и иностранные ученые, а также обыкновенные люди. 7 августа были утверждены поправки к спорному законопроекту. Заключительное слушание законопроекта в Думе назначено на осень. Мы поговорили с молодыми учеными о том, что происходит в РАН, какие проблемы сейчас есть в российской науке и почему ученые уезжают работать за границу.

 

 

Как учёные совмещают науку
и собственные стартапы

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 8.

Юрий Стефанов

Биолог, 29 лет

Институт молекулярной биологии им. В. А. Энгельгардта РАН (с 2004 г.)

научный консультант компании Visual Science, автор кулинарного блога Cooking Tamagotchi

С естественными науками в нашей стране всё относительно вяло и худо: есть очевидные проблемы, которые, сколько я себя помню молодым учёным, никто не пытается решить. Не похоже, что на их решение направлена и реформа РАН. С одной стороны, очевидной проблемой является история со всей закупочной бюрократией и грантами: это бред, когда ресурсы, необходимые тебе для работы, тебе позволено тратить только треть года, а остальное время ты даже не можешь толком ничего достать из реактивов или оборудования. То есть все, конечно, как-то крутятся, но тем не менее. К этому стоит добавить отвратительную научную инфраструктуру, из-за которой ты можешь ждать необходимые реактивы по два-три месяца (хорошо, если они не приедут испорченные).

Ещё один очевидный аспект — то, что молодым, например, специалистам, нужно получать за свою работу столько денег, сколько необходимо им для того, чтобы не думать о подработках и каком-то совместительстве. Учёный, который тратит на свой профессиональный рост меньше 50% своего времени, — это так себе учёный, я по себе знаю. Но 10—15 тысяч рублей крайне далеки от величин, способных дать человеку возможность сосредоточиться на научной работе. На контрасте с этим занятно воспринимаются новости о ежегодном сокращении бюджетов РАН и финансирования фундаментальной науки в принципе.

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 9.

 

Учёный, который тратит на свой профессиональный рост меньше 50% своего времени, — это так себе учёный

 

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 10.

 

Компания Юрия Стефанова Visual Science занимается визуализацией химических объектов. Изображение № 11.Компания Юрия Стефанова Visual Science занимается визуализацией химических объектов

 

Помимо научной деятельности, я работаю в компании, которая занимается графическим дизайном и трёхмерным моделированием биологических, химических и нанотехнологичных объектов. Мы работаем с компаниями медицинского, биотехнологического и фармацевтического профилей, научными институтами, образовательными учреждениями и издательствами. Наш продукт — это максимально детальные, корректные и аккуратные с научной точки зрения модели, информационные постеры, иллюстрации, анимации. Рынок подобных услуг довольно широко развит в мире, однако в России мы едва ли не единственные, кто занимается таким делом. Развитие научной инфраструктуры и высокотехнологичных производств в России сказывается на нашей работе, поскольку здесь не так много организаций, заинтересованных в наших услугах (хотя они, к счастью, есть), и мы стараемся искать клиентов по всему миру. В нашей стране, разумеется, есть компетентные специалисты, но сама система (во многом, по озвученным выше причинам) устроена таким образом, что эффективность их работы ощутимо ниже, чем в развитых странах. Естественно, многие уезжают, а это приводит к тому, что вся научная и околонаучная деятельность вязнет: одно дело, когда ты, к примеру, проходишь практику у преподавателя, который почти не читает современных статей, ориентируется на старые учебники и имеет исчезающе малый индекс цитирования, а другое, когда за день ты встречаешь пару-тройку нобелевских лауреатов, один из которых ведёт у тебя лекции, а двое других стоят перед тобой в очереди в университетской кофейне.

Без учёных мирового уровня также невозможно запустить адекватную систему распределения грантов. Однако активных действий по привлечению таких учёных сюда со стороны организаторов и реформаторов нашей науки не видно. Как создать бурлящую научную среду, кишащую идеями, — отнять активы у одних и передать другим, чтобы первые перестали заниматься «несвойственными функциями управления»? Интересный ход, наверное, но его эффективность вызывает сомнения. В целом эти разговоры и интриги производят гнетущее впечатление какой-то бестолковой возни, которая едва ли приблизит нас к потоку научных достижений. По-моему, нас держат за дебилов.

Вернуться к содержанию 

 

Как связаны Московский
государственный университет и РАН

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 12.

Юрий Белоусов

Химик, 27 лет

Институт общей и неорганической химии имени Н. С. Курнакова РАН (2008-2009)

Химический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова (с 2009 г.)

политический активист

В первом приближении (но только в первом) на Западе, куда теперь входят и Япония, и Южная Корея, и Сингапур, наука существует либо в университетах, где ведутся фундаментальные исследования, либо в крупных корпорациях, где важны прикладные разработки. Зарплаты выше в корпорациях, свобода творческого поиска доступна только в университетах — это достаточно известный выбор, испортивший тысячам, если не миллионам, аспирантов и постдоков изрядное количество нервов.

В Советском Союзе существовали три формы организации науки – университетская, выполнявшая, по большому счёту, роль тренажера мозга для преподавателей (и резерва кадров для Академии); отраслевая, скончавшаяся вместе с производством; академическая, не только ставшая связующим звеном между первыми двумя, но и ответственная за существенную часть работы, которую в западных странах делали как университеты, так и фирмы. После падения союза пострадала не только отраслевая наука: институты РАН, занимавшиеся прикладными разработками, также, мягко говоря, сдали. Если университетам удалось выжить, например, благодаря студентам платных отделений, то многие РАНовские институты были вынуждены сдавать единственный ликвидный в новых условиях актив - то есть площадь. Под офисы, склады и рестораны (хочется надеяться, что история про гей-сауну в подвале какого-то института - это все же выдумка).

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 13.

 

Несмотря на теплые слова чиновников в адрес вузовской науки, штат научных сотрудников МГУ сокращают прямо сейчас

 

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 14.

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 15. 

Университеты и Академия и в советское время были тесно связаны: академики заведовали кафедрами и факультетами, академические институты принимали аспирантов. В новых условиях это сотрудничество продолжается, так как позволяет спасаться обеим сторонам. Понимая на словах сложившуюся ситуацию, Минобразина (позвольте мне называть Министерство Образования и Науки именно так) декларирует курс на сближение университетов с академией – то есть хочет стимулировать процесс, который не спешит прекращаться и сам по себе. По-хорошему, им следовало бы стимулировать учёных из РАН читать курсы в университетах (что делают многие, но далеко не все способные), ну и поощрять университеты за то, что они отдают в академические институты дипломников. Однако, ни о каком слиянии в большинстве случаев речи быть не может: ограничивать круг исследований — значит душить многие междисциплинарные направления. Как минимум в Москве, Питере, Новосибирске нет никакой необходимости сливать РАН и крупные университеты, они и так не разделены непроницаемо. Идея, согласно которой основной боевой единицей науки становится лаборатория, способная мигрировать вслед за руководством, творчески выбирать направления и подобные бонусы — как и все хорошо работающие идеи — должна применяться с головой.

Реформа РАН пугает в первую очередь даже не тем, что хотят делать, а тем, кто это будет делать. Думаю, что если провести анонимный опрос, то рейтинг доверия академиков по пятибалльной шкале будет равен где-то двум–трём, в то время как у чиновников министерства он будет отрицательным. Маленькая деталь: несмотря на теплые слова чиновников в адрес вузовской науки, штат научных сотрудников МГУ сокращают прямо сейчас (летом, пока все в отпусках). Современная наука требует дорогостоящего оборудования, и институты РАН его периодически покупают (как именно, отдельная история). В бюджетах вузов такой строки, как правило, просто нет. Конечно, сравнить академию и МГУ в лоб непросто: оба объекта слишком разнородны. Но стоит отметить, что в хороших академических институтах молодёжь стимулируют заметно старательнее, чем в университетах, как из-за того, что в последних гораздо выше текучка, так и из-за заметно большего количества вненаучной деятельности аспирантов и молодых сотрудников в университете.

Вернуться к содержанию

 

Почему ученые уезжают на Запад

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 16.

Анна Вознесенская

Биолог, 29 лет

Monell Chemical Senses Center,  Филадельфия, штат Пенсильвания, США (c 2010 г.)

балерина-любитель

Ключевой фразой в ходе обсуждений проекта реформы РАН, о которую я спотыкалась буквально в каждой статье на эту тему, стала «неэффективность работы» существующей системы научных институтов. И это правда. Именно поэтому, из-за своей собственной неэффективности, я несколько лет назад перебралась из Москвы на восточное побережье США. Причин неэффективности, с которыми мне пришлось столкнуться на личном опыте, две: полнейшая дезорганизация научной инфраструктуры и отсутствие работающей конкурсной системы финансирования. Я биолог и занимаюсь обонянием и вкусом млекопитающих. Что мне нужно для работы? Мыши и крысы. Которым нужен виварий, специальные корма и уход. Нужны специализированные помещения, оборудование для приготовления образцов тканей, микроскопы, медикаменты, химические реактивы... Когда я работала в Москве, на покупку расходных материалов, поддержание приборов в рабочем состоянии, уход за животными и иную увлекательную хоздеятельность я тратила минимум 50% своего времени.

Сейчас я работаю в Филадельфии и трачу на те же виды активности не более одной десятой своего рабочего времени, а 90% его уходит на науку в чистом виде. Кроме того, деньги на исследования мне доступны круглый год, а не с мая по ноябрь, как это повелось в последние годы в России. Соответственно, я и работаю круглый год, а не 7 месяцев. Область моих научных интересов в США финансируется в первую очередь грантами Национальных Институтов Здоровья (NIH), которые выдают на основе независимой экспертной оценки проектов. Да, конкуренция высока, но именно прямая конкуренция позволяет при ограниченном количестве средств развивать науку.

В России конкурсное распределение средств, к моему сожалению и недоумению, является далеко не основным типом финансирования. Деньги вроде и выделяют, но основную их часть либо спускают с небес «целевой» дланью, либо делят путём бесконечных подковерных интриг. Какая-то доля распределяется на конкурсной основе, но в результате деньги на исследования получает далеко не всегда тот, кто предложил лучший проект и продемонстрировал высокую квалификацию в своей области. Что бы было, если бы на Олимпиаду выезжали не лучшие спортсмены, а пара атлетов и соседи членов олимпийского комитета?

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 17.

 

Когда я работала в Москве, на поддержание приборов в рабочем состоянии и уход за животными я тратила минимум 50% своего времени

 

Золотые мозги: Что происходит в Российской академии наук, часть 1. Изображение № 18.

 

Разумеется, конкуренция порождает неприятное чувство неуверенности и постоянного давления. Однако это лучше гнетущего ощущения общего бессилия и невозможности работать в полную силу, которое постоянно витает в российской науке. Может, я и не выиграю свой независимый грант, но хотя бы меня «уделает» такой же учёный, как и я, а не шарлатан с бидоном живой воды. Как и многие мои друзья, работающие в настоящее время за рубежом, я на самом деле предпочла бы работать дома, в России, появись возможность делать это хоть с немного более высоким КПД. Но убейте меня, я всё равно не возьму в толк, каким образом изменения, предлагаемые реформой, могли бы мне помочь работать. Как работе конкретных учёных поможет объединение академий, упразднение звания члена-корреспондента, увеличение или уменьшение выплат академикам, появление некоего мифического «агентства», которое управится со всеми? Что предпринято для того, чтобы облегчить бюрократические процедуры при покупке дорогостоящего оборудования в научные организации? Проведения реактивов, которые нужны для научной работы, через таможню, где они тухнут месяцами и увеличиваются в цене вдвое? Почему фондам, основывающим свои решения на независимой экспертной оценке, урезают финансирование, когда их нужно развивать? Зачем публикации в русскоязычных изданиях приравнивать к таковым в высокорейтинговых англоязычных? Именно поступательное решение конкретных проблем, а не истеричные деструктивные жесты помогли бы учёным работать.

Вернуться к содержанию

ИЛЛЮСТРАЦИИ
Андрей Смирный

Рассказать друзьям
4 комментарияпожаловаться

Комментарии

Подписаться
Комментарии загружаются